Зритель мэйд ин Беларусь познакомился с творчеством Ирины Ануфриевой на ее выступлении в рамках первой «ПлаSтформы». Тогда он впервые так близко и продолжительно мог наблюдать за «зверем» под названием буто. Многие были если не шокированы, то удивлены. В плане буто мы пока люди «темные». И это не удивительно - у нас данное направление развивает только Вячеслав Иноземцев. Разбираемся в его тонкостях вместе.
 |
| Фото Вероники Чернявской |
– Расскажите, как вы пришли к буто?
– Когда я впервые увидела спектакль с элементами буто – это было столкновение с тем, что я давно искала, и это вызвало у меня огромный интерес. После окончания хореографической школы в Гомеле я долго не могла понять, в каком направлении двигаться дальше. Я не видела себя, занимающейся танцем в будущем. Но в 2002-м году я увидела спектакль «Елка У» театра «ИнЖест». Эта работа абсолютно потрясла меня, и после я начала думать, как сделать так, чтобы начать учиться у Вячеслава Иноземцева. Когда я узнала, что при театре «ИнЖест» открывается студия, то пошла туда не думая. Именно там я впервые и услышала о буто. А в 2003 году увидела спектакль «Slice» шведской танцовщицы и хореографа СУ-ЭН, которая выступала на фестивале «Открытый формат» в Минске. После этого приняла участие в нескольких проектах и мастер-классах СУ-ЭН в Швеции, а в 2005-м году официально стала ее ученицей.
– Было что-то, что зацепило в буто больше всего и влюбило в себя?
– Нет, я не могу так сказать. Конечно, было очень сильное эмоциональное впечатление от танца, от того, как художник работает с телом. Но по большому счету, я очень долго не понимала эту форму. Буто оставалось для меня тайной. И даже спустя много лет мне кажется, что я смогла постичь эту форму лишь отчасти.
Поиски того времени можно сравнить с поиском своего стиля музыки. Ты играешь, экспериментируешь, а потом натыкаешься на джаз или электронную музыку, и она полностью тебе соответствует. Ты вдруг понимаешь, что то, чем ты хочешь заниматься, уже существует. Тебе не нужно ничего выдумывать. Наоборот, тебе могут помочь и показать, как этим пользоваться, чтобы развиваться дальше.
– А та база знаний, что была получена в школе искусств, она пригодилась?
– Да, особенно уроки, связанные с изучением музыки. Именно там я узнала о композиции, о том, что искусство – это очень точная наука. Позже все это помогло понять искусство на более глубоком уровне.
В целом мне не нравилось заниматься классическим танцем: у меня к нему даже тело не предрасположено. Меня с детства мучили жесткой дисциплиной. О том, чтобы поиграть с ровесниками в куклы речи не шло. Я только мечтала, чтобы все это поскорее закончилось. Но благодаря тем занятиям я смогла понять, что танец – это дисциплина, это труд, который не даст результат в течение одной недели или даже года. В студии мы на практике узнавали, каких именно жертв требует красота.
 |
| Фото Вероники Чернявской |
– Если говорить простым языком, что такое буто?
Буто – это форма танца, где тело способно отобразить все процессы, происходящие в природе и в жизни. Буто возникло в Японии в конце 1950-х годов. Его основателями являются Татсуми Хидзиката и Кацуо Оно. Татсуми Хидзиката называют архитектором буто, а Кацуо Оно – душой буто.
– И какие же жизненные или природные процессы находят отражение в вашем творчестве?
– Совершенно разные. В своих работах я изучаю физические процессы, происходящие в природе и с человеческим телом, взаимодействие всего живого друг с другом, а также взаимодействие материального и нематериального, физического и ментального. Естественным образом я много работаю с темой боли в различных ее проявлениях. Внутри меня есть потребность к этому. Но иногда я просто выполняю заказ.
Например, один раз меня попросили выступить в ночном клубе на новогоднем шоу. Люди там отдыхали, и поэтому, само собой, ни боли, ни страдания там быть не могло. Мне интересно было включить элемент праздника в свои наработки. В итоге его там было мало, но людям не было грустно. Я создала существо, которое было не таким, как все. Оно было уродцем, убогим, юродивым, который пришел на общее торжество и хочет веселиться.
– Насколько для вас важен визуальный образ в ваших работах?
– Очень важен, ведь сценическое искусство – это и визуальное искусство. В нем задействовано много элементов: сценическое пространство, тело, свет, звук, костюм, объекты. Все они создают целостность работы и влияют на то, как она «прозвучит».
Я создавала разные работы. В том числе такие, где визуальная часть была слабой. Но я уверена, что та идея, которую ты хочешь выразить, звучит гораздо сильнее и яснее, если есть визуальная составляющая.
 |
| Фото Вероники Чернявской |
– Есть ли в ваших перформансах место для импровизации?
– Важно понимать, что такое импровизация. Многие считают, что импровизация – это выйти и сделать что-то «не знаю что». Это заблуждение и непонимание понятия импровизации в корне.
На сцене появляется уникальная возможность дать прозвучать и быть услышанным тому, что в каждодневной жизни не происходит из-за постоянной суеты, забот и занятости нашего ума. Для меня, как художника, очень важно присутствие на сцене в момент здесь и сейчас, поэтому в любой своей работе я оставляю возможность неизвестному или скрытому проявить себя. Но это всегда поставлено в условия конкретного материала и четкой структуры. Я всегда скрупулезно выстраиваю хореографию и долго работаю над развитием идеи.
– Нужна ли специальная физическая подготовка для занятий буто?
– Конечно! Как и в любой другой форме, где тело является главным или центральным инструментом выражения. Тело – это ребенок, который нуждается во внимании. Поэтому никаких токсикантов: кофе, черный чай, сигареты и алкоголь. Не только в день показа, но и какое-то время до этого. Время перед выступлением – это роскошь, когда все должно подчиняться только работе. И я пытаюсь воссоздать пустое пространство, очистить его от лишнего, чтобы сосредоточиться на главном. Правда, в силу разных причин, такое не всегда бывает возможным.
– Конкретно вам пришлось как-то изменить свой образ жизни для того, чтобы погрузиться в буто?
Когда решаешь заниматься чем-то серьезно, постоянно и продолжительно, то образ жизни естественным образом должен подчиниться выбранному пути. Это неизбежно. И речь, конечно же, идет не только о буто, но о любом деле. Например, решение каждый день готовить ужин приведет к определенным последствиям – нужно знать, что есть необходимые продукты, их кто-то должен купить, а затем нужно потратить время на готовку.
Я танцую с 6,5 лет. Уже в раннем возрасте я усвоила, что такое физический труд, усилие, посвящение себя делу. Во взрослой профессиональной жизни эти понятия стали еще более четкими. С возрастом приходит осознание того, что человеческая жизнь конечна, а многие ресурсы, доступные нам, имеют пределы. Поэтому единственное, о чем я прошу, чтобы были условия и силы. Чтобы работать продолжительно и чтобы еще многое успеть.
 |
| Фото Вероники Чернявской |
– Буто – это в большей степени физическая работа над собой или духовная?
– Внутреннее и внешнее, физическое и ментальное едины. Поэтому и физическая, и духовная работа одинаково важны. Необходимо понять, кем ты являешься, как ты работаешь, чему нужно уделить большее внимание. И еще, конечно же, успевать жить, успевать любить жизнь, видеть, что происходит в мире вокруг. Работать систематически и оставаться живым человеком – это самое главное, на мой взгляд.
– Почему беларусы так боятся своего тела, откуда у нас столько зажатостей?
– Мне кажется, проблема в культуре, цивилизации. На Востоке или в Латинской Америке, например, люди живут совершенно иначе, чем те, кто родился на Западе. Они находятся в большей гармонии с миром, со вселенной. Мы же пребываем в постоянной конфронтации, когда все кругом – враг. Ветер – это враг. Холод – это враг. Другие люди – тоже враги. Мы все стараемся подчинить себе и нашим желаниям. Весь мир должен стать таким, каким именно нам необходимо.
Мы стыдимся своего тела, хотя оно у всех одинаковое. Мы пытаемся забыть, что все мы ходим в туалет. Именно тело напоминает нам, что мы все умираем и в конечном итоге умрем. Наше тело сгниет так же, как гниют опавшие листья каждую осень. Оно будет выедено червями так же, как выедаются умершие тела птиц или диких животных. Наше тело сгорит так же, как сгорает навсегда высохшее дерево. Мы боимся смерти. Мы боимся наших тел, потому что боимся того, что случится с ними после. Но главное, мы не понимаем, что есть тело и что есть душа.
– Почему, когда произносишь «буто» в голове в первую очередь всплывает образ мужчины, а не женщины?
Есть такое древне-римское выражение – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Но у меня есть ощущение, что какие-то вещи меняются очень медленно, и сейчас мы по-прежнему живем в обществе патриархата и сексизма.
Среди танцоров буто есть как блестящие танцоры-мужчины, так и танцоры-женщины, и я сейчас говорю о тех, с кем работал Хидзиката. Например, Йоко Асикава – легендарная танцовщица, одна из главных звезд, которую вырастил Хидзиката. Йоко Асикава – гений с большой буквы. На мой взгляд, она была одной из ярчайших танцоров всего XX века. Но о ней почти ничего неизвестно. Вся информация хранится в труднодоступных архивах.
Мало кому известно и то, что с 1978 года Хидзиката стал работать исключительно с женским телом, развивая новый метод. Он считал, что женщина в танце способна достичь того, чего мужчина не может по своей природе. Но об этом тоже почти не говорят.
 |
| Фото Вероники Чернявской |
– К чему готовиться зрителю, идущему на буто-перформанс?
– Нужно готовиться к вызову. Как правило, буто-выступление требует большой внимательности и концентрации. Это встреча, на которой нужно быть честным и откровенным. Нужно быть готовым к тому, что тебе придется быть живым человеком. И мозг следует отключать однозначно. Ему там нет места. Прийти нужно с открытым сердцем.
– После ваших выступлений многим зрителям было, скажем так, нехорошо. Такой эффект в ваших планах?
– Конечно, нет. Ведь моя задача как художника не в том, чтобы произвести впечатление, создать эффект или провокацию. Сценическое искусство – это диалог, соучастником или свидетелем которого становится зритель. Есть вещи, о которых важно говорить, которые должны быть произнесены, и услышать которые может быть тяжело. Все мы живые люди.
«В пустоте», или VOID, это работа, где пытка, травма и пост-травматические состояния являются главными темами. Я отдаю отчет, что это выступление может быть непростым для восприятия. Для меня как художника важно, чтобы мое выражение было как можно более четким. Я работаю, как доктор, как ученый. И стремлюсь к тому, чтобы мой надрез был сделан без ошибок.
– Вам не хотелось открыть в Беларуси школу, где бы преподавали основы буто?
– Я готова приезжать и работать в Беларуси время от времени. Мне интересна возможность реализации некоторых проектов здесь, я бы хотела сделать хореографию для спектаклей с другими танцорами или для других танцоров/актеров. Вопрос всегда упирается в организацию и финансирование всей работы.
Я не против каких-то разовых проектов или длительных мастер-классов. Но на постоянной основе пока это не вижу. Если будут какие-то инициативы в этом направлении, я их поддержу. Только если это будет школа, где теория не на первом месте. Потому что в работе с телом теория даже не второстепенная, она четверостепенная.
В целом, если мы хотим развивать пластический театр в Беларуси, нужно приглашать сюда разных художников. На месяц, неделю или хотя бы три дня. Даже за три дня можно сделать очень многое, если все будет организовано.
Ирина Ануфриева – хореограф, буто-танцовщица, художник перформанса. Родилась в городе Гомеле в 1982 году.
Закончила Среднюю школу №34 (Гомель), хореографическое отделение Детской школы искусств №1 (Гомель), Европейский гуманитарный университет (Минск), Театр ИнЖест (Минск). С 2004 по 2009 училась в SU-EN Butoh Company в Швеции и в 2010 году переехала жить в Швецию. Училась у таких мастеров, как Вячеслав Иноземцев и SU-EN. Участвовала в мастер-классе Ацуси Такеночи.
0 коммент.: